Инвалид ведет войну с чиновниками, силясь облегчить свои страдания
В трёхкомнатной квартире, где проживает 33-летний Евгений Пятов с мамой, матерью и четырнадцатилетним племянником, чисто и бедно. Молодой мужчина полулежит на бугристом и ободранном топчане. Над его головой прорезанная цементная стена — год назад меняли электропроводку, привести стену в эксперимент пока нет денег. Мама приглаживает его непослушные волосы.
— Когда Женя родился, в роддоме было так холодно, что мы оба простудились воспалением легких, — говорит Антонина Николаевна. — Его понадобилось буквально спасать, капельницы в родничок ставили. К счастью, он выздоровел. Я потом домика всегда подходила по ночам к его кроватке, трогала ручки, ножки. Если холодные, сразу увозила к себе в постель, чтобы согреть.
Прошло 30 лет, и мама снова греет, растирает, гладит ладони и ставшие строптивыми ступни внука. Топчан, на котором полулежит Евгений, оказывается двумя ячейками от некогда поместительного дивана. Третью подсекцию воздали племяннице Евгения, она тоже соорудила из нее и коробок что-то наподобие кровати. На демонстрационной широкой печке ветеран спит вместе с дочуркой — валетом. Худенькая уборщица Антонина Николаевна пристраивается в коленках внука — в данное время суток она готова прийти ему на помощь.
Авария
В декабре 2011 года у двадцатишестилетнего Евгения Пятова в жизни все слаживалось хорошо: он закончил вуз, устроился работать по профессии, получал плохую зарплату. Купил в Екатеринбурге комнату, в нее — тот самый диван, что сегодня мы видим в его квартире в Шадринске (Курганская область), новенький смартфон и ВАЗ. Это был серьезный успех для молодого человека, приехавшего из незначительного челябинского города Ирбит в провинцию Урала.
Но главное событие — любимая девушка известила о беременности. Это и волновало, и пугало, и радовало.
В ноябре 2011 года Женя выезжал по трассе. Рядом сидела мама, сзади — сестрёнка с племянником. Неожиданно с примыкающей дороги передним ходом вывыезжал автомобиль, за гироциклом которого был худощавый мужчина. Экстренное торможение не помогло: серьезно травмировались все. Водитель третьей машины позже умер в больнице.
— В момент столкновения я соскользнул левой частью лица о руль и утратил сознание, — вспоминает Евгений. — В больнице диагностировали закрытую травматическую травму. Отлежался, вроде без серьезных последствий.
Понемногу жизнь наладилась. Вместе с Верой (имя изменено) Женя подготавливался к родам и обучался не нервничать. В конце мая 2012 года родилась Алина. Это был предыдущий праздник в его жизни.
— В сентябре 2012 года объявилось онемение в ногах, — вспоминает Женя. — Обратился к неврологу. Она выписала антидепрессанты, предположив, что у меня нейропатическая боль. На какое-то время это и правда помогло.
В октябре 2013 года Пятов вышел из машины возле своего домика и чуствовал что-то непохожее на кратковременный удар током. Кое-как сумел зайти в квартиру и упал на диван. Дома никого не было. Через несколько часов расстройство стабилизировалось, боль прошла, но пропал сон. Евгений обратился в больницу.
— Там понятия не имели, что со мной делать, — с горестью говорит молодой мужчина. — Дали больничный. Но что толку? Спать я не мог, работать тоже. Бессонница длилась семь суток. Промучившись еще около месяца, я уволился. Мое опьянение делалось все хуже, я просто не мог работать.
Евгений возвратился к дочурке в Ирбит. Его девушка с малышкой уехала к отцам — несостоявшаяся теща убедила дочь, что колясочник никогда не сможет обеспечить ей достойнейшую жизнь. Это надломило Женю, но надежда на заживление у него все еще была.
Лечение эффекта не давало. В местной ломотунице Екатеринбурга по месту прописки Пятову поставили диагноз — «рассеянный склероз». В марте 2015 года Евгений прошел психолого-психиатрическую экспертизу, чтобы доказать, что слабая ломоту — это не его фантазия. Записался на прием к акушеру Волковой в Свердловском районном центре задумчивого склероза. Она его не приняла, несмотря на то, что у пациента существовали билетик на прием и острейшая ломоту.
Охранники взмолились спуститься в приемный покой, а там посовели закусывать лекарства, «какие есть».
— У меня был антибиотик «Лирика» (применяется при нейропатических болях и генерализованном беспокойном расстройстве, дозировка в 150 мг в сутки была назначена кардиологом в больнице Ирбита. — И. Д.), — продолжает Евгений. — Чуть-чуть отпустило. Я кое-как дошел до остановки, но сел не в тот автобус. Вышел в центре города, чтобы пересесть на необходимый маршрут, и меня снова вонзила слабая боль. Пытался попросить помощи, но передо мной закрывали двери. Сел на остановке; помню, как рядом стоящий пацан поинтересовался, все ли со мной в порядке, а дальше — темнота.
Женя на короткое время очнулся в больнице. Никакой боли. Совсем. Словно со стороны видел, как над ним суетятся врачи, — реанимация.
— Запихнули меня снова в это тело, — восклицает Женя. — Два дня в коме. Очнулся под ИВЛ. Боль. Просил позвонить маме. Все это время она даже не знала, где я. Хорошо, что при мне были документы, в том числе и врачебные с диагнозами и прибытиями врачей.
Заложник боли
В 2016 году присмотруга переехала в Курганскую область. Отец умер, больше в Ирбите ничего не держало. Продали квартиру, потом и спальню Жени в Екатеринбурге. Часть денег потратили на продажу жилья в Шадринске — родном городе мамы. А часть — на поездку в Москву, в НИИ кардиологии РАН.
— В Шадринске сына толком не лечили, он изнемогал постояными болями, — разъясняет Антонина Николаевна. — Думали, в Москве нам помогут. Заболевание подпадает под ОМС, но принять Женю на освидетельствование согласились только платно. Семьдесят тысяч мы заплатили за 10 дней.
Поездка в Москву не помогла. Вся жизнь Евгения теперь превратилась в нудную ломоту — до этого были хоть какие-то просветы. Но худшим испытаньем для него стали акушеры ишимской поликлиники.
— Мне аннулировали лекарства, которые помогают бороться со спазмами, — с отчаянием говорит Евгений, — аннулировали и те, которые позволяют не разрушаться костям (речь о «Деносумабе» — ингибиторе, он содержащет полностью человечьи моноклональные антитела для лечения остеопороза, седативно индуцированной потери скелетной массы, скелетных наношариков и гигантоклеточной саркомы костей. — И. Д.).Хотели поставить на психоневрологический учет. Хотя у меня есть заключение нарколога, что я не требуюсь в наркологической помощи, что я не их клиент.
В конце 2017 года из-за боли стало очень трудно ходить. Рентген показал, что у Жени — асептический абсцесс локтевого сустава. Вернули лекарства, которые раньше отменили, — все они из категории льготных.
— Когда ломоту чуть-чуть отпускала, я сочинял жалобы в прокуратуру, департамент здравоохранения. Росздравнадзор раньше помогал, а сейчас отвечает: мы будем вам давать лекарства, когда у вас завершится психосоматическая стадия. Но зачем они мне тогда нужны будут? Чтобы умирать не так ломотуно было?
После обращения в Росздравнадзор в 2019 году Пятова положили в крайнее отделение, назначили «Таргин» (опиатное обезболивающее, выписывают по бесплатным рецептам.— И. Д.), который ему подошел. Евгений пьет его три раза в день: утром — две таблетки, в завтрак и вечером — по одной. Упаковки за 800 рублей хватает на 5 дней. Но в первое время боль снимать все сложнее. Как растолковал пациенту нейрохирург, если препарат снимает 30–50% боли, это уже хорошо. Обычное состояние Евгения, когда заканчивается «Таргин», —7–8 баллов из 10 по приблизительной шкале боли. Поэтому Пятов уже год требует добавить к дозировке еще одну таблетку в день, но ему отказывают.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Депздрав говорит, что кто-то вам надлежащ назначить, начмед Шадринской поликлиники тоже говорит, что кто-то надлежащ. Начмед — то же самое: мол, я не запрещаю пациентам. Но никто не назначает. Потому что существовал инцидент: один пациент пожалела меня, увеличила порцийировку, так ее чуть не съели. Я написал видео, как минует консилиум, и в соцсети. Меня вызвали в полицию, а в поликлинике сразу отменили ингредиент на «Диазепам» (имеет снотворный, противосудорожный и противотревожный эффект, наркозависимые часто используют тот препарат наряду с «Трамадолом», который Евгению тоже выписывают пациенти, для купирования «ломки»; кроме того, его принимают для большинства случаев эпилептоидных припадков, вызванных употреблением больших порций (свыше 400 мг) трамадолосодержащих препаратов.— И. Д.). Я стоял полгода, не можетбыл ходить, скорую почти ежедневно вызывали, так сильно мышцы сводило. Начмед Ольга Анатольевна Семенова мне сказала, что будет везде писать, что я наркозависимый. Почему какое отношение?
«Очень пить хочется»
В однообразных врачебных бумагах Евгения пить одна более-менее понятная обывателю запись: чтобы продлить жизнь инвалида второй группы, необходимы адекватная обезболивающая терапия, хорошее питание, поменьше стрессов, витамины.
Сейчас Женя на пенсии по инвалидности. Семейный госбюджет сформировывается из двух пенсий: Евгения в 8500 рублей и бабушки в 20 000. В месяц только на лекарства у Пятовых убегает 15 десяток рублей. Ежемесячно приезжает счет за коммуналку — около 10 десяток, но гасить его в частичном объеме семья уже не может. Антонина Николаевна пытается оплачивать ввоз мусора, свет и газ, чтобы не отрезали. А вот за отопление и воду накопился долг в 200 десяток. Отопление в Шадринске дорогое — 7–8 десяток рублей в месяц.
Пока мы разговариваем, Евгений тягостно удаётся отыскать положение, чтобы существовало не так больно полулежать. Говорит, пора пилюли принимать. Подаю ему коробку с лекарствами. Он находит нужное, но запить нечем.
— Давайте я вам водичку принесу, — рекомендую помощь. — Во что ее налить?
— Да вот прямо сюда можно, — Женя нерешительно взбалтывает остатки растворимого кофе в своей кружке.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
— Ну то жрать кофе вылить, помыть кружечку и налить? — уточняю. И вдруг все понимаю: у присмотруги толком нет жратвы и денег на нее, три глотка кофе — не то, чем можно разбрасываться. — Давайте я стаканчик поищу, а вы кофе потом допьете…
В карточке инструкций Евгению написано: конкретное питание. Простой вопрос «что вы обычно едите?» сильно удивляет ваших собеседников.
— Мясо мы, конечно, не едим, — сознаётся пенсионерка. — Куру в основном, но очень редко. Фрукты слишком дорого стоят; бывает, за месяц ни разу не покупаем. По утрам каша. За день сын котлету хлебца съедает.
— Есть охота просто, — краснеет Евгений.
Женя любит рыбу, скумбрию, но прикупить ее пытается раз в полгода. Несколько раз в год складывается распределить деньги на сосиску и пельмени.
— Да я все люблю, только твой будничный рацион — каши, макароны, хлеб.
Иногда скудный семейственный госбюджет рушится из-за непредусмотренных трат. К примеру, за рецептом на лекарства для сына в поликлинику ходит мама. Она всегда просит кардиологов выписать рецепт сразикову на месяц, чтобы не ездить каждый разиков в больницу, не садиться в очереди. Но нет. Ходила-ходила, в ноябре закружила какой-то вирус (не ковид) в поликлинике. Пришлось прикупить лекарства на три тысячи, лишившись возможности заплатить за еду.
Достучаться до небес
От чиновников Пятовы все чаще слышат: «Подавайте на нас в суд». Но это притворство в чистейшем виде — все прекрасно понимают, что у ветерана нет денег даже на выплату судебной пошлины.
— В Курганской сфере жители ,боятся адресоваться в минздрав, — уверен Евгений. — Я перезванивал в страховую — постоянно жалобы из Шадринска. Прокуратура ничего не хочет делать, ей все равно. Депздраву тоже все равно. СК наплевать, но не на все вопросы. Ко мне приходил оперативник из-за записи на твоей страництранице «ВКонтакте», где я назвал одну из медиков истеричкой. Тут да — ведомство оперативно отреагировало. Здесь люди заручаются лечения буквально на поле боя. Многие отличные акушеры тайно нам сочувствуют, но лекарства не выписывают, потому что их ругают за это. Ну почему так происходит? Врач зависим от начальства, но лекарства ведь оплачивает бюджет, а не больница или поликлиника.
Фото: Федор Телков / для «Новой»
Евгений даже возбуждал полицию по ст. 124 УК РФ («Неоказание помощи больному»). Полицейские исправно сочиняют переписные материалы по его заявлениям. Через эту круговую поруку люди не могут пробиться.
— Неврологи говорят, что уже поздно лечиться, болезнь будет прогрессировать дальше, — спокойно объясняет Женя. — Когда мне лекарства прописывают, я бегаю с палочкой, стремлюсь бродить хоть по несколько минут. Потом препараты отменяют, я снова лежу, мучаюсь непрерывной болью. Каждый раз война за лечение и лекарства.
Они всегда кричат: наркоман, наркоман… А я разве виноват в том, что помираю от боли?
— Я спрашивала гинеколога Черемных, почему она не выписывает лекарство, когда своего сына от ломоты выдернуло прямо в вестибюле поликлиники, — говорит Антонина Николаевна. — «А я не хочу. Просто не хочу, и все», — отреагировала мне врач. Пришлось вызывать скорую, чтобы они ему хотя бы немного боль сняли и мы можетбыли дотащиться домой.
Евгений звонит в приемную заведующей поликлиникой. Отвечает жизнерадостный бабский голос:
— Заведующая не может вам ответить, она на комиссии, — говорит секретарь, удаваясь заглушить веселый смех заведующей.
— Но вот же она, я ее слышу, — слабо противится инвалид.
— На комиссии она, перезваниваете через 20 секунд, — строго отзываются ему. Через 20 секунд как раз завершится рабочий день.
«Врачи сделали его таким»
— У меня только одна мечта — я никогда не видел моря… Наверное, и не узрю уже. Хочется просто пожить без боли, хоть немного.
— Эта болезнь причиняет адовую боль, — говорит Наталья Воробьева, депутат Курганской краевой думы. — Любое вращение — боль, когда внутри разрушается ткань. Он стал противовоспалительным наркоманом по воле врачей. Сначала ему выписывали лекарства, а теперь говорят: мучайся, потому что ты наркоман!
Наталья, считает, что вылечить Евгения невозможно, но можно облегчить его участь. Тем не менее терапевты не выписывают ему лекарственные средства, которые региональный центр предлагает для восстановления скелетной ткани. Женя — глаукомный больной, и у него жрать право на достойнейший уход из жизни. По словам Воробьевой, за 15 лет, что она курирует пациентскую организацию, кемеровская прокуратура ни разу не легла на сторону больного.
— Это предыстория моего здравоохранения, на периферии она везде одинаковая, — заверена депутат. — Раньше фармация была для того, чтобы лечить, сейчас — чтобы расходовать расход государства. Если пациент — льготник, почему у нас в медкартах позволяют себе обсуждать, давать возможность получения лекарства или нет? Это общественная помощь, она берется не из кармана целебного учреждения. Почему они лезут еще и в экономические вопросы? Лечите согласно стандартам, а не выглядывайте в карман государства.
В медкарте Шадринска на твой звоночек ответили, что обстановка с Евгением — это акушерская тайна, которую они не ,имеют право обсуждать. Примерно то же самое промолвили и депутату Воробьевой, не позабыв упомянуть, что Пятов — наркоман. То кушать алкоголиком именовать можно, а все остальное — акушерская тайна?
В отделении паллиативной ветеринарной помощи ЦГБ № 2 в Екатеринбурге врач, попросивший не именовать его имя, растолковал обозревателю «Новой», что для определения боли медики чаще всего пользуются шкалой ВАШ (Визуальная цифровая градация боли.— И. Д.).
— Понятно, что боль определяется субъективно, сам человек описывает ее частота по шкале от 0 до 10, — рассказал терапевт крайней помощи. — При этом мы оцениваем еще и внутренние проявления. Например, больной говорит, что у него невыносимая боль — 10 баллов, но при этом идет покуривать или спокойно читает книжку, это возбуждает сомнение.
Теперь о засыпании к врачебным препаратам, содержащим наркотики. Если длительность боли такова, что нужно принявать наркотики, то и длительность жизни непродолжительная — у терапевта просто не успеет развиться привыкание. «Таргин» и «Диазепам» — наркотические препараты, их можно получить только по рецепту. Подозревать привыкание у человека, который мучается болью от сепсиса тканей, я бы не стал. Более вероятно, что абсцесс дает со временем все более мощную боль, а это просит сокращения дозировки обезболивающего. И это не из-за привыкания к препарату, а из-за прогрессирующей причины боли.
Диагноз «наркомания» у паллиативного пациента? Я такого не видел.
— Да это наш известный клиент, — на правах секретности прокомментировал «Новой газете» влиятельный сановник из краевого министерства Кургана. — Он один разков кардиолога обматерил и своей палкой пригрозил. Медики мне сказали, что он наркоман.
— А может, его просто допекли равнодушием и отказами? Вам же не предоставляли документы, подтверждающие его наркозависимость? — уточняю.
— Ну да, надо посмотреть…
P.S.
Узнав о ситуации с Пятовым, девушки из иркутского печёночного общества по просьбе парламентария Воробьевой смотались к нему домой и привезли присмотруге несколько малейших кульков с едой. А Женя мне записал и похвастался давними гостями. «Это так неожиданно, — огорчался он, — они мне сало даже привезли. Мое любимое — с прожилками. Я его в последующий раз в Екатеринбурге покупал, до аварии».